Марья Иголкина,

                                       г. Самара

Быть уже не может

Вениаминович, начальник одного из отделов, вошел в тот возраст, когда седина в бороду, а бес в ребро. Жена его, некогда красавица и хохотушка, стала раздражать. Подрастеряла с годами Алла Леонидовна прежний шарм. Неинтересной сделалась, сварливой. По вечерам ее от телеэкрана не оторвешь. Все сериалы про любовь смотрит. А какая ей любовь, когда пенсия на носу.

Другое дело – Леночка. Ей чуть за тридцать, разведена, ребенка на ночь маме отправляет. И в теле, и хохотушка. Леночка недавно устроилась на работу в отдел Артура Вениаминовича. И сразу всем понравилась. Легкая бабенка. Глазами бесстыжими стреляет, платья откровенные носит, курит без стеснения.. Артуру Вениаминовичу она сразу в глаза бросилась. Своей какой-то особой доступностью.

Артур Вениаминович тоже уже подрастерял с годами свою мужскую привлекательностью. Нажил за последние годы роговые очки, приличную плешь, двадцать килограммов лишнего веса и тахикардию. Но Леночка Буд-то не замечала всех этих его недостатков. При встрече с Артуром Вениаминовичем где-нибудь в  коридоре как бы случайно, без свидетелей, глаз у нее горел каким-то особым похотливым огоньком.

И Артур Вениаминович спекся. Он решил приударить на старости лет за Леночкой. Но на работе заниматься этим было несподручно, и он решил приехать к ней в гости. Неожиданно. С подарками.

и не совать свой нос, куда не следует.

Артур Вениаминович вошел в подъезд девятиэтажки, где на последнем этаже жила Леночка. Водителя он благоразумно отпустил.   Нажал на кнопку вызова лифта. Нажал второй раз. Третий раз. Лифт не работал. И отправился Артур Вениаминович на девятый этаж своими ногами.

«Леночка – прелесть», - думал он, поднимаясь по первым ступенькам. Тяжелый пакет оттягивал руку. Но Артур Вениаминович был полон решимости.

«Какое же это безобразие – сломанный лифт», - мелькнула у Артура Вениаминовича мысль, когда он решил слегка отдохнуть на площадке между вторым и третьим этажами. Дальше двигаться ему было еще труднее. Началась одышка, сердце забилось учащенно, рука с пакетом начала неметь.

«Нет, это форменное безобразие!» - выругался вслух Артур Вениаминович, устроив длительный перекур на пятом этаже: «Просто скотство какое-то!»

На седьмом этаже он уселся на ступеньки отдышаться. Кровь мощно билась в виски. Сердце, яростно стуча больными клапанами, подкрадывалось к горлу.

«Ну, разве можно так высоко жить!» - взвыл Артур Вениаминович, роясь в карманах в поисках лекарства.

На девятый этаж он поднялся абсолютно обессиленным. На него жутко было смотреть. Лицо выдавало предынфарктное состояние. Артур Вениаминович опустил пакет и вялой, беспомощной рукой нажал на дверной звонок. Раздалась веселенькая мелодия. Артур Вениаминович вновь утопил кнопку. Без результата. На звонок отворилась соседняя дверь. В проеме показалась голова симпатичной старушки, закрученная в бигуди.

-Вам плохо, мужчина? – спросила старушка учтиво, глядя на безжизненное лицо Артура Вениаминовича.

-Я к Леночке, - едва промолвил он и стал сползать по стенке.

-К Леночке? – усмехнулась старушка. – К ней многие шастают,- она вышла на лестничную площадку и подхватила за руку Артура Вениаминовича. – Но помоложе, поздоровее. Ты то  зачем приперся?

Но Артур Вениаминович только мямлил что-то невнятное в ответ и закатывал глаза.

Ночь он провел у Леночкиной соседки. Старушка к утру его выходила. А Артур Вениаминович долго потом оправдывался перед женой. Доказывая, что нет у него никакой молодой любовницы. И быть уже не может… 

  О ВРЕДЕ        АЛКОГОЛ (монолог тамады)

 Какие разные гаражи

Сарайчик

Алкоголь, товарищи,- белая смерть. И к этой белой смерти следует отнести все продукты питания, содержащие в себе градус. Такие, например, как водка, самогон. Брага и прочие там «Ркацители» и «Киндзмараули». Я уже не говорю о техническом спирте, политуре, тормозной жидкости и прочих, с позволения сказать, горячительных напитках.

Алкоголь, товарищи,- белый яд! Пьянство приводит к снижению дисциплины, кое - где порой негативно влияет на боевую и политическую подготовку рядового и командного состава, мешает росту сознательности и просвещению широких народных масс и крестьянства в целом.

Помните, товарищи, капля алкоголя способна убить лошадь! Особенно последняя капля. Если, допустим, накапать целое ведро алкоголя и дать его выпить лошади, то она отбросит копыта.

тут же рука за второй тянется. А Бог любит троицу. А четвертая - Богородица. А на руке пять пальцев. А шестая не в счет. А на неделе семь пятниц. А восемь на очки похожа. Девятка - это шестерка вверх ногами. Десять - круглое число. Одиннадцать - почти дюжина. И так далее, до бесконечности. А с утра голова не работает, опохмела требует. А похмеляться рассолом - все равно, что в Тулу ехать со своим самоваром! Значит, к вечеру снова в стельку. И так дней десять, а то и все тридцать!

Вот тут могут возразить, что можно выпивать культурно. Хотелось бы мне посмотреть на этого, с позволения сказать, интеллигента! Приведу случай из жизни. Одна моя знакомая студентка консерватории - исчадие интеллигентности, по пьянке на болт с левой резьбой навернула гайку с правой резьбой. Так до сих пор два ведущих политехнических НИИ в шоке! Ни гайку отвернуть, ни понять, как она завернута была, не могут!

Кое-кто считает, что пить завсегда можно бросить. Мол, кондратий хватит - остепенишься. Неправильное умозаключение, товарищи! Мне хирург знакомый рассказывал. Привезли к ним в реанимационное отделение жмурика. Он уже совсем шасси отстегивал. В палате их таких скопилось человек десять. И все безнадежные. А на следующий день к этому жмурику прорвался закадычный друг. Вроде как попрощаться прошел. Ясное дело, не с пустыми руками явился, литр алкоголя с собой прихватил. Налил доходягам по стопарику. Потом по второму, третьему. Потом самого безнадежного за добавкой послали. По нем уже морг плакал. Появляется врач, а потенциальные покойнички в чехарду играют! Безобразие! Это же злостное нарушение больничного режима!

Даже знаменитым людям выпивать, товарищи, нельзя. Я вот читал в газете: один известный гроссмейстер перед ответственным турниром изрядно принял на грудь. И что бы вы думали? Обозвал коня ослом, слона верблюдом, а соперника Килькиным. Потом, извиняюсь за выражение, все кричал: «Мат! Мат!» Матерился, как рядовой сапожник, понимаешь!

   В общем, товарищи, алкоголь - это смерть! А

смерть, как известно, есть отсутствие жизни в белковом теле. Отсюда вывод: белок и алкоголь – несовместимы!

Так давайте выпьем, товарищи, за такое умное мое резюме!

 Дарья Ивановна Кузина, утомленная тяжким бытом женщина сорока пяти лет, повстречала на базаре в торговых рядах свою бывшую одноклассницу Людмилу Петровну Старостину. И хотя обе они жили в небольшом городе, но не виделись лет десять. Так часто бывает, когда люди серьезно погружены в семейные жизненные проблемы.

Людмила Петровна выглядела посвежее, взгляд ее голубых глаз не источал отчаянной усталости от жизни, морщины еще не успели заметно исцарапать лоб и уголки рта.

Обе они обрадовались неожиданной встрече и, отойдя в сторону, принялись рассуждать о своем житие-бытие. Сначала, как водится, вспомнили молодые годы с их беспечностью, когда  сорок шестой размер одежды был слегка велик. Затем пожаловались на маленькую зарплату, низкое качество товаров и неудержимый рост цен. Поговорили  немного о детях, внуках, свекровях, выпивших последнюю кровь.-Ну, а Николай-то твой, чем занимается? – спросила Дарья Ивановна, имея в виду мужа

Людмилы Петровны.

-Да также работает механиком. Чего о нем говорить-то. Я его почти, что и не вижу. Он после работы до самой ночи в гараже торчит.

-И мой в гараже с рассвета до заката, - горько вздохнула Дарья Ивановна. – Так надоело, спалила бы этот гараж!

-Да и я бы спалила его к чертовой матери! Да как его спалишь, он ведь металлический.

-И у моего металлический.

Обе женщины горько вздохнули, хорошо понимая друг друга.

-Николай у меня, - продолжила Людмила Петровна, - вроде как умом  слегка тронулся.

-Да ты что?

-Ну, да. В позапрошлом году задумал он смастерить мотодельтаплан. Из велосипедных деталей. Недели две из гаража не вылизал.

-Смастерил?

-Еще как смастерил. Начал испытывать, навернулся, сломал руку. Месяц в гипсе провел. Ну не придурок?

Дарья Ивановна ничего не ответила, а лишь обреченно пожала плечами.

-А в прошлом году, - зло усмехнулась Людмила Петровна. – Николай задумал смастерить аэроплан. Из велосипедных деталей. Два месяца из гаража не вылизал.

-Смастерил?

-А то! Начал испытывать, навернулся, сломал ногу. Месяц в гипсе провел. Ну, ты скажи, не придурок?

Дарья Ивановна вновь пожала плечами.

-И что ты думаешь? – продолжила Людмила Петровна. – Думаешь, он успокоился? Шиш! Теперь он мастерит какую-то ракету с реактивным двигателем. Из велосипедных деталей. После работы сразу в гараж! Я его уже полгода толком не вижу.

-Пьет? – спросила Дарья Ивановна.

-Кто?

-Николай.

-Да что ты,  ни капли.

-Мой тоже из гаража не вылазит,- обреченно сказала Дарья Ивановна.

-Да? – удивилась Людмила Петровна. – И что он у тебя мастерит?

-А ничего. Он в гараже беспробудно пьянствует…  

Иван Михайлович, прораб со стажем и заслуженный строитель сидел за письменным столом и пыхтя от напряжения, сочиняя для прокурора оправдательную записку. Мыслей в голове роилось множество, рука, привыкшая к пивной кружке, с трудом выводила корявые буквы.

«В мае текущего года наше строительное управление завершило возведение восьми подъездной жилой девятиэтажки. Был осуществлен подвоз всех необходимых коммуникаций, завершилась внутренняя отделка здания. Четыре бригады ударно трудились, проявляя смекалку. Высокие темпы строительства…»

Иван Михайлович взглянул на часы. Стрелки указывали на глубокую ночь. Но к утру нужно было завершить оправдательную записку. Иван Михайлович закурил и продолжил составление текста.

площадку. Я тут же отправил бригаду строителей с указанием разобрать сарайчик. Через пару часов явился их бригадир Ефремыч и доложил, что сарайчик подручными средствами разобрать не удается. Я выругал его матом и отправил за отбойными молотками. На следующее утро Ефремыч заявился ко мне злющий и доложил, что отбойные молотки кладку не берут, что все стержни они о кирпичи изломали, а сарайчику хоть бы хны. Я вновь и весьма тщательно выругал Ефремыча матом и приказал ему для  сноса сарайчика задействовать бульдозер. Ефремыч не появлялся мне на глаза целую неделю. Затем пришел, сильно выпивши, видать для пущей храбрости, и заявил, что нож у бульдозера вышел из строя, а сарайчик так и не поддается слому. Я долго матерился, таскал Ефремыча за грудки и хотел его ударить по лицу…»

Иван Михайлович вновь закурил и уныло уставился в оконную занавеску. Виновным он себя не признавал, воспоминания о прошедшем вызывали лишь злобу.

«…тогда я вызвал бригаду взрывников и приказал к едрене-фене взорвать этот сарайчик, который меня достал уже до самых  печенок. Взрывники заложили заряд и бабахнули…»

Тут Иван Михайлович невольно улыбнулся собственной смекалке. Взрыв хотя и не был сильным, но шуму наделал много.

«…В результате взрыва рухнула возведенная нами в мае восьмиподъездная девятиэтажка. А сарайчик, мать его, остался невредимым, только штукатурка на нем слегка осыпалась. И на одной из стен мы обнаружили древнюю надпись…»

Иван Михайлович вновь нервно закурил.

«…Сию часовню возвел холоп Ефимка. Работал он без должного радения, зело скверно, за что и был трижды порот плетьми…»