Михаил Зощенко  (1894-1958)

АРИСТОКРАТКА

Григорий Иванович шумно вздохнул, вытер подбородок рукавом и начал рассказывать:

   - Я, братцы мои, не люблю баб, которые в шляпках. Ежели баба в шляпке, ежели чулочки на ней фильдекосовые, или мопсик у ней на руках, или зуб золотой, то такая аристократка мне и не баба вовсе, а гладкое место.

    А в свое время я, конечно, увлекался одной аристократкой. Гулял с ней и в театр водил. В театре – то всё и вышло. В театре она и развернула свою идеологию во всем объеме. 

   А встретился я с ней во дворе дома. На собрании. Гляжу, стоит этакая фря. Чулочки на ней, зуб золоченый.

   - Откуда, - говорю, - ты, гражданка? Из какого номера?

   - Я, - говорит, - из седьмого.

   - Пожалуйста, - говорю, - живите.

  И сразу как – то она мне ужасно понравилась. Зачастил я к ней. В седьмой номер. Бывало, приду, как лицо официальное. Дескать, как у вас, гражданка, в смысле порчи водопровода и уборной? Действует?

   - Да, - отвечает, - действует.

  И сама кутается в байковый платок, и ни мур-мур больше. Только глазами стрижет. И зуб во рте блестит. Походил я к ней месяц – привыкла. Стала подробней отвечать. Дескать, действует водопровод, спасибо вам, Григорий Иванович.

   Дальше – больше, стали мы с ней по улицам гулять. Выйдем на улицу, а она велит себя под руку принять. Приму ее под руку и волочусь, что щука. И чего сказать – не знаю, и перед народом совестно. Ну, а раз она мне и говорит:

   - Что вы, говорит, - меня все по улицам водите? Аж голова закрутилась. Вы бы, - говорит, -как кавалер и у власти, сводили бы меня, например, в театр.

  - Можно, -говорю.

  И как раз на другой день прислала комячейка билеты в оперу. Один билет я получил, а другой мне Васька-слесарь пожертвовал.

   На билеты я не посмотрел, а они разные. Который мой – внизу сидеть, а который Васькин – аж на самой галерке.

   Вот мы и пошли. Сели в театр. Она села на мой билет, я – на Васькин. Сижу на верхотурье и ни хрена не вижу. Хотя плохо. Поскучал я, поскучал, вниз сошел. Гляжу – антракт. А она в антракте ходит.

   - Здравствуйте, говорю.

   - Здравствуйте.

   - Интересно, - говорю, - действует ли тут водопровод?

   - Не знаю, - говорит.

   И сама в буфет. Я за ней. Ходит она по буфету и на стойку смотрит. А на стойке блюдо. На блюде пирожные.

   А я этаким гусем, этаким буржуем нерезаным вьюсь вокруг ее и предлагаю:

   - Ежели, - говорю вам охота скушать одно пирожное, то не стесняйтесь. Я заплачу.

   - Мерси, - говорит.

   И вдруг подходит развратной походкой к блюду и цоп с кремом и жрет.

   А денег у меня - кот наплакал. Самое большое, что на три пирожных. Она кушает, а я с беспокойством по карманам шарю, смотрю рукой, сколько у меня денег. А денег – с гулькин нос.

  Съела она с кремом, цоп другое. Я аж крякнул. И молчу. Взяла меня этакая буржуйская стыдливость. Дескать, кавалер, не при деньгах.

  Я хожу вокруг нее, что петух, а она хохочет и на комплименты напрашивается.

  Я говорю:

  - Не пора ли нам в театр сесть? Звонили, может быть.

   А она говорит:

  - Нет.

  И берет третье.

  Я говорю:

   - Натощак – не много ли? Может вытошнить.

   А она:

   - Нет, - говорит, - мы привыкшие. И берет четвертое.

Тут ударила мне кровь в голову.

   - Ложи, - говорю, - в зад!

   А она испужалась. Открыла рот, а во рте зуб блестит.

А мне будто попала вожжа под хвост. Все равно, думаю, теперь с ней не гулять.

   - Ложи, - говорю, - к чертовой матери!

   Положила она назад. А я говорю хозяину:

   - Сколько с нас за скушанные три пирожные?

   А хозяин держится индифферентно – ваньку валяет.

   - С вас, говорит, за скушанные четыре штуки столько-то.

   - Как, - говорю, - за четыре?! Когда четвертое в блюде находится.

   - Нету, - отвечает, - хотя оно и в блюде находится, но надкус на ем сделан и пальцем смято.

   - Как, - говорю, -надкус, помилуйте! Это ваши смешные фантазии.

   А хозяин держится индифферентно - перед рожей руками крутит.

   Ну, народ, конечно, собрался. Эксперты.

   Одни говорят – надкус сделан, другие – нету.

   А я вывернул карманы – всякое, конечно, барахло на пол вывалилось – народ хохочет. А мне не смешно. Я деньги считаю.

   Сосчитал деньги – в обрез за четыре штуки. Зря, мать честная, спорил.

   Заплатил. Обращаюсь к даме:

   - Докушайте, - говорю, - гражданка. Заплачено.

   А дама не двигается. И конфузится докушивать.

   А тут какой-то дядя ввязался.

   - Давай, - говорит, - я докушаю.

   И докушал, сволочь. За мои-то деньги.

   Сели мы в театр. Досмотрели оперу. И домой.

Довольно свинство с вашей стороны. Которые   без денег – не ездют с дамами.

   А я говорю:

   - Не в деньгах, гражданка, счастье. Извините за    в    выражение

   Так мы с ней и разошлись.

   Не нравятся мне аристократки.

         1923 г.