ФАУСТПАТРОН

Игра в домино в этот день не заладилась. Напарники забивали друг другу ходы, часто «катились», а потом и вовсе потерялась важная костяшка «баян». Перепалки и подковырки игрокам надоели, шесть-шесть, видать, кто-то притырил и показывать не хотел, пол-литра быстро опустела, а сгонять за второй желания ни у кого не было.

- Иван Пантелеевич, - обратился электрик Николай к однорукому ветерану войны, ныне управдому, - ты рассказал бы нам о том, как руку потерял, и за какие подвиги тебе медаль «За взятие Берлина» дали?

- Да, конечно, сделай милость, поведай нам об этом, - попросил бывший партизан Макар Семёнович.

- Интересно послушать, - поддержал компанию Никита.

Фронтовик нахмурился, погладил протез, тяжело вздохнул и начал рассказывать:

- В апреле сорок пятого наша рота вела изнурительный бой на окраине Берлина. До этого я прошёл всю войну, и меня ни разу даже не зацепило. «Заговорённый ты, наверное, Ваня, - говорили однополчане, - или в рубашке родился. От Волги до Берлина дошёл, и ни одной царапины. Надо же!» Я им ничего не отвечал, только посмеивался в усы.

По проводной связи поступил приказ: «Взять  пригородный посёлок!» А как его возьмёшь? С водонапорной башни вражеский пулемётчик ведёт непрерывный прицельный огонь по нашим наступающим цепям. Поднимешь голову, пойдёшь в атаку – верная смерть. Ротный наш, капитан Сухомясов, личный состав берёг, солдат жалел и на верную погибель их не посылал. Выполнить приказ – значило положить всю роту под огнём, а не выполнить – означало трибунал. Потом в худшем случае расстрел, а в лучшем -  штрафбат до конца войны.

- Шарахнуть бы по башне из пушки, да накрыть пулемётчика, - сказал капитан. – Пойду к соседям-артиллеристам, одолжу на время пушечку!

Через некоторое время Сухомясов и двое солдат прикатили пушку.

- Как назло артиллерия провела артподготовку и выпустила все снаряды, ни одного не осталось, - удручённо заявил ротный.

- Так на хрена ты пушку припёр? - спросил старшина Васев, который не любил соблюдать субординацию.

- Старший сержант Добрынин! Ко мне! – оставив вопрос без ответа, зычным голосом позвал меня капитан.

Я предстал перед начальником, как лист перед травой.

- Слушай приказ! Я знаю, ты машину водить умеешь, за огородом стоит полуторка, шофёра недавно убило. Гони в тыл и кровь из носу привези ящик снарядов. Я свяжусь по вертушке с заместителем по тылу Мироновым, чтобы он тебе выдал боеприпасы. Давай, дуй! Одна нога здесь, другая там. Вернее два колеса там, два – здесь!

- Есть, товарищ капитан! Будет сделано! – бойко ответил я, ноги в руки и к «полудурке».

Рассказчик правой рукой сунул в протез коробок, чиркнул спичку, закурил беломорину, с сожалением посмотрел на пустую бутылку и продолжил рассказ:

-  Майор Миронов, крыса тыловая, увидев меня, безнадёжно махнул рукой со словами:

- Снарядов нет, все до одного выдал артиллеристам. Должны подвезти, но когда привезут -  не знаю!

обрисовал тыловику положение дел. В войну, как ни странно, процветали слова мирного времени: «достал», «блат», «подмазал» и так далее. Видно, из русской башки эти понятия колом не вышибешь. Поэтому к своей пламенной речи для убедительности я добавил:

- Без снарядов  не уеду, хоть стреляй меня на месте! Найди, майор, а я тебе взамен ящик немецкого пива привезу!

   То ли моя настырность подействовала на тыловика, то ли обещанный ящик пива, но Миронов сделал мне знак рукой: пойдём, мол. В углу склада сиротливо лежало наше спасение – единственный ящик снарядов.

- Последний отдаю. От сердца отрываю! Не надо пива. Где ты его достанешь? От пузыря не откажусь.

- Будет тебе, майор, и пузырь и пиво. Найду, где взять. Возьмём посёлок, а там, наверняка, и пивоварня есть, - радостно ответил я тыловику, а про себя подумал: «Снабженцы – все прохиндеи! Не подмажешь – не поедешь. Не пообещаешь – не постреляешь».

Вдвоём с майором погрузили мы ящик со снарядами в кузов полуторки, и я, не задерживаясь, рванул назад, выжимая из мотора всё возможное и невозможное.

Тут фронтовик нахмурил брови, губы его задрожали, а мы почувствовали, что он подошёл к самому главному:

- Когда до передовой осталось несколько километров, неожиданно забарахлил мотор, и я остановил машину, чтобы проверить, в чём дело. Не успел вылезти из кабины, как увидел, что в мою сторону к дороге бежит низкорослый немец с гранатомётом в руке. «Похоже – эта штуковина стреляет фаустпатронами», - подумалось мне. Я схватил автомат, прицелился и хотел дать очередь, но в прицел увидел, что это мальчишка лет четырнадцати. Во мне шевельнулась жалость и мелькнула мысль: «Когда это за всю войну Добрынин с пацанами воевал и детей убивал?» Рука с автоматом невольно опустилась. Но тут немецкий мальчик подбежал ближе и стал целиться в машину.

«Мне сейчас кирдык будет, а как же снаряды?» - мелькнуло в голове, и я снова навёл автомат на немца, но в последний момент указательный палец как будто задеревенел на спусковом крючке. Я не смог застрелить мальчишку. Секундного замешательства хватило на то, чтобы тот выстрелил. Фаустпатрон с шипеньем насквозь прошил брезентовую кабину полуторки и взорвался в десяти метрах от неё. Я почувствовал резкую боль в левой руке и увидел, что кисть болтается на жилах. Фаустпатрон зацепил и перебил кости. А стрелок тем временем бросил гранатомёт и дал стрекача так, что пятки засверкали.

Если бы заряд рванул в кабине, то от меня осталось бы только мокрое место: где голова, где ноги -  никто бы не нашёл. Мне повезло, что «полудурка» была выпуска 1942 года с брезентовой, а не деревянной кабиной.  А попади фаустпатрон в ящик со снарядами, то рвануло бы так, что чертям тошно стало. И это не только моя верная смерть, но и  гибель всей роты.

Потом мне чудом удалось завести машину и кое-как с одной конечностью доехать до места. Снаряды я доставил вовремя, а то комбат уже оборвал все провода, требуя от ротного поднимать людей в атаку и брать пригородный посёлок, ругался матом и грозился самолично застрелить капитана за неисполнение приказа.

Бойцам было не до меня. Они  зарядили пушку и жахнули по водонапорной башне. Первый снаряд попал в основание, образовалась пробоина, но строение устояло. Второй пролетел мимо «в молоко». А третий угодил прямо в то место, где засел вражеский стрелок. Верх башни отвалился и рухнул вниз вместе с разбитым пулемётом и мёртвым пулемётчиком.

Наша рота пошла в атаку и с ходу взяла посёлок, не потеряв ни одного бойца. Тут ротный вспомнил обо мне. Я во время боя сидел в кабине полуторки, выл от боли и потери крови. К тому же от шока меня начало мутить. Капитан похвалил меня и сам лично отвёз в медсанбат, так как другого водителя не нашлось. Мне его похвалы были ни к чему. Я корчился от боли и боялся потерять сознание. Сестра впиндюрила укол, а хирург сделал операцию. Потом врач привычным движением вместе с окровавленными бинтами швырнул мою оторванную конечность в большой медный таз со словами:

 - Повезло тебе, солдат, в рубашке родился. От разрыва фаустпатрона ещё никто в живых не оставался. И без руки проживёшь. Главное, что остальные мужские причиндалы на месте остались!

В ответ я промычал что-то нечленораздельное.

Меня отправили в госпиталь. А я сильно переживал, что не вошёл в Берлин и не расписался на стенах Рейхстага. Рассказчик замолчал, окончив повествование, задумался, видно, вспомнил своих боевых товарищей, последний бой и майора-прохиндея, которому не привёз обещанное спиртное в связи с серьёзным ранением.

- А медаль? – спросил Николай.

фактически не взял! – скромно ответил вояка. – Когда выписался из госпиталя, меня вызвали в военкомат. Седой хромоногий военком сообщил мне приятную новость: «На тебя, Добрынин, приказ пришёл о награждении медалью «За взятие Берлина». -  И прикрепил мне на грудь награду. Я гаркнул: «Служу Советскому Союзу», -  и от волнения приложил руку к пустой голове. Военком на этот промах не обратил никакого внимания и зачитал второй приказ о присвоении мне звания старшины.

- Как это – не заслужил? А с оторванной рукой машину с боеприпасами привёл! А так вся рота у башни погибла бы. Только такие солдаты, как ты, и брали Берлин. Пригород – это уже Берлин! – вынес резюме партизан Макар Семёнович.

пожалел, из-за того и руки лишился, а  Никиту упрекал, что он не воевал. Он же тоже малолеткой был.

- Это я так, сгоряча в запале сказал. Я же знаю, что Сталин детей на смерть не посылал. Это – факт. А Гитлер посылал. Создал из сопляков Гитлерюгенд. Это тоже факт. Я сам видел документальное кино, где фюрер ходит перед строем мальчишек. Гитлер ласково гладит их по лицу, похлопывает по плечу. Но ведь это ласка Иуды, посылающего своих детей на верную гибель!

- Я бы тебе героя присвоил, Иван Пантелеевич! И ты переживаешь зря о том, что медаль не заслужил. Мы все считаем, что заслужил, и по этому поводу я предлагаю скинуться по рубчику, по рваному -  чтоб стало веселей. У кого найдём «баян», тот побежит в магазин, - подытожил разговоры молчавший до этого Никита.

Воришка костяшки явился с повинной. Им оказался электрик, который недовольно стукнул «баяном» по столу:

      - Забитый остался, гад!

игра продолжилась. Жители домов до темноты слышали стук домино и выкрики нетрезвых козлятников:

- У кого шесть-шесть? Ходи к бабке в шерсть!

- Дуплюсь на два конца!  Не послать ли нам гонца?

- Поехал! На хутор бабочек ловить!

- Рыба!!!Они на время забыли о войне и о том, какую роль в судьбе старшего сержанта Добрынина Ивана Пантелеевича в апреле сорок пятого при взятии Берлина сыграл немецкий фаустпатрон.

Владимир Соколов