Геннадий Мещеряков

Прозаседавшийся

               Гаврилина уха

-Господи, сколько их – вся страна что ли нищая,- ужаснулся Гаврила Гаврилыч, входя в свой кабинет и сделав знак секретарше Фриде, чтоб придержала ходоков. Надо сосредоточиться, собрать все силы, дабы не обидеть людей отказом, убедить их в  отсутствии возможностей в период кризиса.

   Первым вошел рослый старик с орденскими планками на выляневшем пиджаке.

   -Я инвалид войны, до сих пор живу в землянке. В очереди - десятки лет.

   -Да, упустили в свое время решение вопроса,- посочувствовал глава муниципалитета.

   -Так вы же и были тогда при власти, Гаврила Гаврилыч?

   -Был то был, да весь сплыл. Будем искать выход. В первом же новом доме дадим вам квартиру. Заслужили.

   -Мне восемьдесят пять,- печально заметил бывший солдат, не доживу.

   -Старушка-то есть?

   -До сих пор пою ей « мне в холодной землянке тепло от твоей негасимой любви…»

   -Вот и хорошо. А мы постараемся поднять динамику роста строительства жилья.

   -Опять динамика роста, а нам бы достойно пожить на старости лет,- щелкнул старик вставными зубами.

   Следующим был бывший зек, навеки в его глазах отпечаталась решетка. На зоне хоть хлеб был, а здесь ни работы, ни жилья. Вызывает у всех брезгливость, отторжение. Отлуп дают в любой конторе, хорошо не бьют по мусалу.

   -Хоть в петлю, помоги начальник.

   -Ты  дурак или притворяешься? У нас в городе каждый второй безработный. Вон старик- фронтовик  с войны в землянке живет. Здесь не зона, а хрен знает что: дачу никак не дострою. Южан прогнали, а наши денег требуют.

   -Я бы и без бабок, только за пайку.

   -Гм, а что ты умеешь делать?

   -Могу слепить ваш бюст, настелить полы, навесить потолок. Все, что скажете, сделаю.

   -За харчи?

   -Одежкой я и в огородах с пугалами поделюсь.

   -Уж больно ты ловок, как я погляжу, хоть и загнали тебя в угол. Смотри, не вякай, если что.

   -Век воли не видать.

     « Это еще что за пугало,- разглядывал Гаврила Гаврилыч женщину в одежде брежневских времен – в ботинках фабрики «Скороход», юбке а ля мешок и фетровой шляпе.

-Здравствуйте, здравствуйте, милая гражданочка,- ответил он на ее приветствие.- С какими нуждами к нам. Если сможем – поможем.

   -Да о квартере я. Тридцать лет за нее плачу, а жить нельзя: гнется потолок.

   -Ты слышала о кризисе что-нибудь? Сейчас не до жиру, быть бы живу.

   -И я о том же: прибьет потолок.

   -У некоторых гражданочка и потолка нет. Назови, кому мы помогли с жильем за последние годы? Не напрягайся, никому. Сходи к депутатам Думы, у них еще деньжата остались.

   -А зачем же мы к вам ходим тогда?

   -И я спрашиваю: зачем?

Дольше всех Гаврила Гаврилыч объяснял кризисную ситуацию сироте из детдома. Оказался чересчур упертым и грамотным.

   -У меня была родительская квартира, куда она девалась? Кризис – это субстанция виртуальная, а квартира – она есть или нет.

   -Погоди не гони, юноша. Квартиру отдали другому юноше, ты взамен получишь новую.

   -Во-первых, парировал упрямый сирота,- не юноше, а твоему родному дяде. Во- вторых, по какому праву? Следующий мой вояж - в прокуратуру.

   -Ты только стал совершеннолетним,- пытался смягчить сироту Гаврила Гаврилыч,- пойди нам навстречу. Не выгонять же дядю.

   -А других можно? После встречи с тобой слезами дорожку поливают. Завтра моя квартира должна быть освобождена. Приедем всем детдомом

 Провожая его Гаврила Гаврилыч даже привстал с мягкого кресла. Мокрая от пота рубашка намертво приклеилась к подрагивающему от бессильной злобы чреву». Получил от сосунка под зад – крестец даже ломит, а ведь он прав, как ни крути,- глава муниципалитета взял телефонную трубку.

    -Слушай сюда, дядя. Если не хочешь снова на лесоповал, сегодня же освобождай  камеру, и не базарь. Времена не те, всех задолбал этот кризис.

     За Балаковом разлилось целое море, но и

тут у Вольска матушка - Волга широченна и глубока. Еле виден далекий бок Заволжья. Разогнавшись по степи, ветер гонит метровые волны к крутому правому берегу. А здесь в излучине реки изогнулся рыжей косой пляж санатория «Светлана».

     Повсюду валяются поджаренные солнцем тела – после обязательных процедур все устремлялись на Волгу. Смотришь, через день – другой один перестал морщиться от боли, другой выпрямился, втягивая живот до позвоночника, третий вообще забросил костыли. Хуже, чем ты есть, никому выглядеть не хотелось.

     Жил со мной в комнате Гаврила Ноев, любил похвастаться: и машины он лучше всех знает, и пел бы как Карузо, если б учился в консерватории, и любую рыбу добудет удочкой.

     Решил я его проучить. Все продумал, взвесил и говорю:

     -Давай, Гаврила, поспорим, кто из нас больше рыбы поймает. Удочки в магазине есть, червей накопаем, рядом и огороды и лес – проблем с наживкой не будет.

     -Со мной тягаться хочешь? Да я потомственный рыбак, лавил вот таких,- он распахивал руки все шире, показывая, каких больших рыб  ему приходилось ловить.

      Сказано - сделано. Он ушел утречком на Волгу, я на автостоянку к своему «Жигулю».

      В Балаково обратился к знакомому рыбаку, он только что вернулся  с лова. За бутылку водки и пачку цейлонского чая (тогда он был в дефиците) мне наложили  целую сумку разной рыбы, даже пару стерлядок не пожалели.

      Приехал я в санаторий раньше, чем Гаврила вернулся с Волги. Кажется, у него расплавились глаза от огорчения, когда он посмотрел на мой улов – лещей, стерлядок, судака… Дрожащими руками он вывалил на стол из своей сумки с десяток мелких рыбешек.

      -Вот все, что смог. Сдаюсь,- еле вымолвил он. Я гордился им: пересилил он себя и признал поражение. Потом мы, не умаляя до конца достоинства Гаврилы, смешали всю рыбу вместе и сварили уху в огромном котле на берегу Волги.

      Угощал всех, кто подходил к нам, сам Гаврила:

      -Пожалуйста, вкусите, вот вместе ловили,- показывал он на меня. И уха от этих слов казалась мне еще вкуснее.